Мама Дима

Мама Дима

Этого светловолосого паренька дворовые ребята иногда называют «мама Дима». Почему? Да потому, что, несмотря на свой совсем еще юный возраст, он заменил родителей для своей малолетней сестренки.

Отец подхватывал сынишку на руки и, несмотря на все протесты жены, сажал его высоко, на шкаф.

– Да ничего с ним не случится, Танюш, – гудел отец, – может, в космос полетит.

Никто и никогда после смерти отца не называл его Митькой. Это имя ушло вместе с ним. Позднее ему рассказывали, что погиб он нелепо. Пожалел выбежавшего на трассу маленького щенка и резко свернул, а там встречная машина…

Мама вначале не хотела видеть щенка, считала его виновником трагедии. Но потом странным образом привязалась к нему. Томми же просто обожал маму.

Так они и жили – мама, Димка и Томми. У них была маленькая семья, со своими традициями.

– Сколько себя помню, – рассказывал мне Дима, когда мы с ним познакомились, – вокруг мамы после смерти отца всегда были какие-то мужчины. Но она их не хотела замечать.

– Твоего отца не могу забыть, – говорила она. – Такого не найти больше.

Однажды в их доме появился мужчина. Дима тогда учился в седьмом классе.

– Прихожу из школы, – рассказывал он мне, – а на кухне у нас чернявый такой мужичок. Сидит на табурете и картошку ест.

Меня увидел, присвистнул. Головой кивнул и опять за картошку. У меня прямо все в душе перевернулось. Дима отворачивается и смотрит в окно. Но вряд ли он видит что-то там.

– Борис неплохой, – мама старалась найти слова для сына, – он просто слабохарактерный. Он талантливый, но его не понимают…

Борис, так звали маминого избранника, оказался человеком капризным, претендующим на некую избранность.  Дима с отчаянием смотрел на мать, пытавшуюся скрыть свою усталость и безденежье.

Вечерами он долго не мог заснуть, ему слышался шепот и смех в комнате матери, и он мечтал о том, что, когда станет взрослым, поедет учиться в другой город.

Знал бы он тогда, что ему предстоит пережить. Впрочем, все по порядку.

– Мама, – однажды он вышел из школы и увидел стоящую напротив дверей заплаканную мать, – что случилось?

– Мне очень плохо, – пожаловалась она.

– Заболела? – он взял ее за руку.

– Борис ушел, – ответила мать.

У Димы радостно забилось сердце. Сбылась его мечта. Теперь они остались с матерью вдвоем. Больше не будет в квартире чужих вещей, чужого разговора, бесконечного его разглагольствования. Борис так и остался для него чужим.

Всю дорогу до дома мать молчала. Дома она сразу же прошла в свою комнату и отказалась от ужина.

– Ты поешь один, – сказала она Диме, – мне что-то не хочется.

Вообще в последнее время она чувствовала себя неважно. Часто запиралась в ванной комнате, а потом выходила оттуда с покрасневшими глазами.

– Мама, что с тобой творится? – наконец спросил ее сын.

Она долго смотрела на него, точно раздумывая сказать ли ему правду или нет. Потом она села на стул: «Беременна я, Дима, и делать что-либо уже поздно».

Они молча сидели друг против друга. Мать и сын. Наконец Дима произнес: «Так не надо ничего делать, мама. Вырастим. Будем стирать пеленки».

– Сейчас памперсы, – мать облегченно вздохнула, – это тебя растили с пеленками.

И начался новый этап в его жизни. Ожидание нового члена семьи. Если честно, то он очень хотел сестренку. Про Бориса они не говорили. Правда, однажды мать сообщила сыну, что разговаривала с Борисом по телефону.

– Он сказал, что не готов стать отцом, – мать чуть не заплакала.

– Да ладно, – Дима обнял мать. – Зачем малышу такой отец. У него брат есть.

Больше на эту тему они не говорили. А потихоньку готовили приданое. Димку умиляли крошечные кофточки и ползуночки, разложенные на столе в маминой комнате.

– Еще и велики будут, – мама с округлившимся животиком выглядела трогательно. Ее глаза стали необычайно глубокими и красивыми.

– Если бы я только мог знать, – скажет он мне, – что меня ждет, еще больше бы оберегал мать. Заставил бы ее заранее лечь в больницу.

Тем и страшна беда, что никто о ней не думает заранее. Она всегда приходит, когда ее не ждешь.

Так случилось и у них. Застарелая мамина болезнь почек во время беременности вдруг ожила. Она стала жаловаться на плохое самочувствие, ее ноги и руки по вечерам отекали.

– Это бывает у беременных, – пыталась успокоить его мать, – а вот в понедельник я обязательно схожу к врачу.

Но понедельника она не дождалась. В воскресенье ей стало совсем плохо, и они вызвали «скорую помощь».

Как назло машина долго не ехала.

Наконец в темноте показался свет фар. Толстая врачиха в синей куртке с полосами вылезла из машины и протянула Диме чемоданчик.

Они вместе поднялись на четвертый этаж.

Мама лежала на диване в большой комнате. Лицо ее было бледным-бледным. Таким оно не было никогда.

– Батюшки, да здесь еще и беременность, что же вы не сообщили. Она начала суетиться вокруг матери. Потом попросила телефон и что-то долго объясняла кому-то на другом конце провода. Дима стоял возле матери и держал ее за руку.

– Ты, если что… – слабо проговорила мать и замолчала.

До него дошло, что она хотела сказать, и он прижал ее руку к себе, будто пытаясь удержать. А потом было еще более страшное. Маму увезли в больницу. Дима сел на стул в прихожей возле телефона и стал ждать. Ему обещали позвонить. Ждал, кажется, вечность.

Когда телефон зазвонил, то звук его был просто оглушающим, разрывающим тишину дома.

– У вас сестренка, – сказал ему женский голос, – три килограмма, красавица.

– Значит, все в порядке, – спросил он с надеждой, – у мамы все нормально?

– Вам нужно подъехать сюда и захватите с собой отца, – ответили на том конце провода и продиктовали адрес.

– Отца у нас нет, – Дима ждал хоть каких-то слов о матери, но так и не дождался.

Сколько он будет жить, столько будет помнить эту страшную осеннюю ночь. Он шел в темноте по знакомым с детства улицам, и его сердце билось так сильно, что он ощущал его даже во рту.

– Я Митрофанов, – он просунул голову в дверь и посмотрел на сидящую за столом беленькую женщину.

– Так вам не сюда, – женщина суетливо поднялась, взяла Диму за руку и повела его длинным коридором.

Он шел за ней и молил Бога о маме.

– Крепись, ты же мужчина, – у доктора в белом халате были покрасневшие, воспаленные глаза и глубокая морщина над переносицей. – Видно, судьба у нее такая.

– Какая судьба, это вы ее не спасли, – Димка закричал все это в лицо говорившему, а потом горько заплакал.

Он еще не мог до конца осознать, что произошло. Но понял только главное, мамы больше нет. Нет ее глубоких, красивых глаз, нет улыбки, которой она всякий раз встречала его после школы, нет ее рук с тонкими пальцами.

Жить не хотелось.

Потом были похороны. Друг Яша, играющий на скрипке что-то очень, очень грустное. Заплаканные глаза соседок. Сочувствующие лица его одноклассников…

– Как сестренка, – неожиданно спросила его Тина Смирнова, его одноклассница, – вы ее возьмете из роддома?

Убитый горем Дима как-то совсем забыл о сестренке. Но теперь эти слова задели его.

– Она не сирота, – ответил он Тине, – как только разрешат, заберем.

– Можно я помогу, – тихо попросила Тина, – я умею с малышами обращаться.

– Да, – ответил он.

Удивительно, но мысли о малышке как-то успокоили его. Он стал думать о том, как принесет ее из роддома. Как будет ее купать и примерит ту самую, купленную мамой смешную кофточку из розовой фланели.

Танюшку, так назовет ее Дима в честь мамы, встречали из роддома почти целым классом. Весь их 10 «Б» пришел к роддому с цветами в руках.

Дима не знал, как себя вести. Зато его подруга деловито приготовила все детское приданое. Вытащила из пакета коробку конфет и одарила медсестру, вынесшую белый сверточек с маленькой Танюшкой.

Дима подхватил легонький сверточек из рук девушки и стал рассматривать маленькое личико. Танюшка спала, ее пухлые губки были сложены бантиком, но в тот момент, когда Дима прижался губами к ее щечке, она заулыбалась, показав беззубые десенки.

Дима рассматривал ее, и щемящее чувство нежности накрыло его теплой волной.

Одноклассники на улице окружили Диму.

– Выходит, Димка у нас теперь кормящая мама, – проговорил кто-то.

– И папа тоже, – подумал Дима и вновь прижал малышку к себе.

В свои шестнадцать лет он стал единственной опорой для этой малышки.

А потом начались будни. Дима совсем забросил школу, хотя сердобольные соседки предлагали свою помощь.

– Но школу я окончил, – скажет он мне, – учил дома сразу весь курс, потом сдавал. Не думайте, у меня только одна тройка, по химии.

Его уроки складывались иначе. Он готовил смеси, стирал детскую одежку, купал сестренку, когда она плакала, носил на руках по квартире.

– Не балуй ее, – наставляла его соседка, – ну, поплачет немножко.

Но Дима Танюшку жалел. Он брал ее на руки и пел песенки, которые когда-то пела ему мама. А иногда он подносил ее к маминому портрету и говорил: «Смотри, это твоя мама».

– Вы знаете, – сказал он мне, – Ей скоро будет полтора года, а она меня все мамой зовет. Прямо неудобно как-то.

Самый трудный, как говорят врачи, первый год Дима пережил с честью. Органы опеки, вопреки всем инструкциям, пошли Диме навстречу и оформили опекунство. Живут они на пенсию по потере кормильца, да еще на некоторые пособия, которые иногда получают. Деньги скромные, но Дима научился считать. Он знает, где купить подешевле продукты и приобрести недорогие памперсы. Иногда, правда, они устраивают с Танюшкой себе праздник. Он покупает любимый их с мамой торт «Зимняя вишня», и они с сестренкой пьют чай.

Семейное чаепитие.

– Мама, мама, – послышалось из соседней комнаты.

– Извините, Таня проснулась, – он поднялся со стула и вышел из комнаты.

«Кто это проснулся, солнышко наше», – донеслись до меня его слова.

Дай Бог им счастья и хороших людей рядом, подумала я.

Мария ЛЮБИМОВА