Семейные тайны Оксаны Мысиной

Актриса Оксана Мысина играет в семи спектаклях на сценах МХАТа, ТЮЗа,
Нового драматического театра, в антрепризе Олега Меньшикова “Кухня”. У
нее одиннадцать киноработ. Зрители знают ее по фильму “Пьеса для
пассажира”, за роль в котором Оксана была удостоена премии “Золотой
Овен”, приза “Надежда”. А недавно она сыграла в сериале “Семейные
тайны”, где ее героиня Татьяна проживает очень непростую судьбу.


Такая напряженная работа требует большой самоотдачи и много физических и эмоциональных сил, поэтому Оксана очень следит за своим здоровьем и придерживается режима. У нее выработан определенный стиль жизни, который и позволяет ей всегда быть в форме.

– Оксана, работа в кино существенно отличается от работы в театре. Вы снялись в двадцати трех сериях “Семейных тайн” за очень короткий период – всего за полгода. Это было трудно?
– Эти полгода я почти не спала, на сон оставалось только четыре часа. Весь день я снималась, а вечером играла в спектаклях и так уставала, что у меня развилась бессонница. Моя героиня довольно много времени провела в психушке и в тюрьме, на эти съемки у нас ушло около двух недель. На моем лице лица как такового не было, такая была нагрузка, но кайф в том и заключался, что я на свою внешность просто махнула рукой и сделала это сознательно.

Мне было интересно не бояться себя самой перед камерой, что называется, не красоваться, моя задача была – передать сущность личности моей героини, глубину ее характера. А вообще я выносливая. Борис Александрович Львов-Анохин, режиссер, с которым я работала в театре, считал, что я, как ломовая лошадь, все вынесу.
Я люблю играть, люблю репетировать, и часто бывало так, что репетиция кончалась, а мне хотелось работать еще и еще. Всегда стараюсь дойти в работе до самой сути, докопаться до истины. Во время двухнедельного перерыва между съемками я ходила ежедневно на общий массаж, дома занималась аэробикой, потом бассейн, чтобы восстановить форму и скорее вновь окунуться в работу.

– Лев Толстой говорил, чтобы узнать жизнь, нужно посидеть в тюрьме. Вы теперь узнали жизнь глубже, после того, как снимались в тюрьме и в психиатрической больнице?
– Ну, кино – это все-таки не совсем жизнь, хотя, конечно, чтобы достоверно сыграть, проживаешь судьбу своей героини, погружаешься в ее переживания. Чтобы лучше понять Таню, я перед съемками несколько часов провела в тюремной камере одна. Надо сказать, там совсем нет воздуха.

– В постановке Камы Гинкаса по мотивам романа Достоевского “Преступление и наказание” вы играете полусумасшедшую. Вас эта роль не изматывает?
– Конечно нет. Катерина Ивановна – моя любимая роль уже семь лет. Я так проживаю жизнь моей героини, что пальто, в котором я работаю, промокает насквозь. После спектакля нет усталости, лечу, как на крыльях, и чувствую себя такой молодой, ни одной морщинки на лице.

– Алексей Баталов, например, негодяев не играл сознательно. Он считал, что должен оставаться в памяти зрителей таким, каким он есть в жизни: честным, порядочным, благородным. Вы другого мнения?
– Другого, потому что в чистом виде негодяев не бывает. В людях много намешано – и божественного и дьявольского – главное, что мы хотим всем этим сказать зрителю. Мне интересно передать сложность человеческой натуры, а ведь каждый из нас думает про себя: “Я лучше, я выше” – и вдруг в какой-то момент эту уверенность в себе теряешь и ощущаешь внутри себя черную дыру, и появляется страх. А потом из всего этого начинаешь постепенно вылезать.

– И у вас бывают депрессии?
– Конечно. К сожалению, последнее время чаще, чем хотелось бы, и все это отражается на моих близких, им приходится все это переживать вместе со мной. Но у меня такая натура, что я должна дойти до самой глубокой точки своего неудовлетворения, и когда я до нее дороюсь, тогда начинается освобождение. Сколько бы я ни пыталась держать себя усилием воли, твердя: “все хорошо, все хорошо”. Чем больше я себе это говорю, тем меньше верю.

– Человек бессознательно всегда стремится к лучшему, и часто лучшее формируется в нем с детства. На какой ниве вы произросли?
– Я с сестрой Мариной родилась и росла в Донбассе в шахтерском поселке. Папа был главным инженером шахты, и родителей как молодых специалистов послали туда работать. Моя жизнь состояла как бы из двух частей.
Одна часть – духовная. У нас был просторный деревянный дом с садом, усаженным розами. В детской на стенах висели над нашими кроватками репродукции картин импрессионистов. Мама вырезала их из журналов и каждую неделю меняла, так что всех импрессионистов мы знали, еще не умея толком ходить, потому что рассматривали картинки целыми днями.

Родители очень любили современную музыку, особенно джаз, они были теми молодыми людьми, которых в то время называли стилягами. У нас часто бывали гости, это были все очень интересные люди, продвинутые, как теперь говорят. Некоторых из них за это исключили из университета и институтов, мама ласково называла их “недоучками”.

Мы с Мариной ползали под столом и слушали их интересные и непонятные разговоры. В детстве у меня были трудности с чтением. Однажды мне подарили книжку про собачку Брутика. Я очень медленно ее читала, а когда меня вдруг спросили: “Ну что, Оксана, Брутик-то утонул или еще нет?” – я так разрыдалась, ведь я уже полюбила Брутика и не знала, что у книжки плохой конец.

После этого случая я долго отказывалась читать, пока не открыла для себя “Робинзона Крузо”. А вторая часть моей жизни была улица, где мы носились по степи, играя в ковбоев, и сидели у костра.

– Улица бывает жестока. Какие черты характера она развила в вас?
– Самые разные, вплоть до актерских. У нас была игра: кто быстрее перебежит дорогу перед движущейся машиной. Так мы вырабатывали в себе смелость. И я бросилась под мотоцикл. Мотоцикл перевернулся на полном ходу, мотоциклист отлетел в сторону, а я лежу под мотоциклом и вижу, как у меня над головой крутится переднее колесо. До сих пор помню эту картинку. Тут соседи набежали, бабушка, а родителей дома не было, они, как всегда, где-то в гостях танцевали. Принесли меня домой, посадили на печку, бабушка плачет, а я сижу и воображаю, что это мои похороны и все соседи пришли прощаться со мной. Это был, кажется, мой актерский дебют.

Я помню эту сладость, это вдохновение, как я умирала героем. Примчались родители, повезли меня в больницу, а там мне подстригли волосы, помазали голову зеленкой и сказали, что ничего страшного нет.

– Какой образ жизни был у родителей, какие привычки вы переняли у них?
– Естественность. Мама считала, что ограничивать себя в пище, сидеть на диете вредно, особенно женщине, ведь она существо ранимое и если будет себя в чем-то обделять, то у нее разовьется чувство неполноценности. Мама считала, что если хочется съесть конфетку, значит, нужно съесть. Надо себя баловать, тогда и настроение будет всегда хорошее.

Но в то же время она была сторонницей простой пищи, любила творог, ела пророщенную пшеницу и нас с Мариной кормила, говорила, что это очень полезно. Мама никогда не курила и до сих пор гордится своим просто персиковым цветом лица. Бабушка была вообще для нас примером. Она ежедневно принимала холодный душ, делала гимнастику с мячиком и палочкой. У нее была хорошая фигура и стройные ноги.

– Когда девочка из провинции приезжает в Москву учиться, у нее меняется стиль жизни, студенческое окружение формирует у нее другие привычки, зачастую плохие. К тому же Москва – город с не очень хорошей экологией. Как на вашем здоровье отразилось все это, когда вы стали москвичкой?
– Мы переехали в Москву, когда мне было восемь лет, так что большую часть жизни я живу здесь. Папа поступил в аспирантуру, и родители, оставив наш дом няне, у которой родились свои дети, и продав “Волгу”, переехали в столицу. Конечно, по сравнению с тем раздольем, которое было у нас в степи, с тем розовым садом и просторным домом, квартира в Новогирееве, которую мы снимали, была совсем иным делом.

Но зато в смысле образования нам Москва дала многое. Родители определили нас в спецшколу и в музыкальную школу по классу скрипки. В то время, когда все дети носились по двору, мы с сестрой со скрипками в футлярах, глотая слезы, шли трудиться. И не даром прошло это время. Марина – известная альтистка, живет в Испании, выступает в лучших музыкальных коллективах. Я стала актрисой. Поскольку мы много учились, летом родители старались подтянуть наше здоровье. Они отправляли нас в лагерь на Черное море в Анапу, и мы там купались и загорали до синевы. Родители никаких денег на наш отдых не жалели.

– Оксана, сейчас вы живете в центре города и много работаете. Как вы восполняете недостаток свежего воздуха, природы, где отдыхаете?
– Мой муж Джон – американец, и мы любим проводить отпуск в Америке, путешествуя на машине. Там есть такие заповедные места, такие горы, водопады, где, кажется, нога человека не ступала вовсе. Я люблю ощущать, что земля красивая и очень разная. Однажды я увидала такой красоты закат, что не могла оторвать глаз. Когда я играю умирающую Катерину Ивановну в “Преступлении и наказании”, то, произнося слова: “Так вот как ты живешь, Соня, ни разу я у тебя не была” – представляю себе этот закат, а у зрителей в этот момент всегда слезы.

В Калифорнии необыкновенные дождевые облака. Дождь там случается редко, может быть, всего раз в месяц. Увидав дождевые облака – а они серебристо-белые и густые, – мы садились в машину и мчались в пустыню, чтобы застать дождь. Однажды нам это удалось. Воздух сухой и очень целебный для легких, жара 45 градусов, и вдруг на раскаленную землю начинают падать куски воды.

Дождевые капли крупными хлопьями бьются о землю, мы мокрые насквозь. Дождь заканчивается внезапно, и тут начинается запах, зеленые кусты грис-вуд начинают благоухать. Их запах напоминает запах нашей полыни. Джон в Москве больше всего скучает по этому запаху.

– Судя по тому, что вы рассказываете, у вас с мужем много общего, наверное, одинаковые привычки. Каким образом между вами сложились столь гармоничные отношения?
– Раньше мы жили иначе. Курили, пили крепкий кофе, который я варила по утрам, и наша квартира вся пожелтела от копоти. И однажды я встала перед выбором: или я живу по-старому и тогда мне придется бросить второй театр (я работаю по контракту в разных театрах) или мне нужно меняться. Я готова уже была поехать к Борису Александровичу Львову-Анохину и сказать, что я работать не могу, что я не потяну, что я просто умру. Я лежала на диване, плакала, у меня болело все на свете, и мне ничего не хотелось, ни-че-го вообще.
Но я все-таки встала и собралась на репетицию, а перед выходом выпила отвар из трав, который мне однажды дала мама – она всегда лечилась травами, – и на голодный желудок приехала в театр. Во время репетиции я пила этот отвар, который принесла с собой, и совсем не выходила на перекуры, хотя коллеги меня звали. Но я им сказала: “Все, я больше не курю”.

Через несколько дней я почувствовала, что не могу больше пить кофе, а потом и крепкий черный чай, ведь все это – и никотин, и кофеин – вещи одной природы. Я перешла на отвар шиповника, мяты и минеральную воду. И прошло несколько лет, прежде чем я почувствовала, что я стала другим человеком.

Джон, чтобы не травмировать меня, тоже стал бросать курить. Это ему давалось нелегко, у него ушло на борьбу с собой несколько недель, но он-таки справился. Как-то наступила весна, мы жили тогда в Люберцах и пошли в лесопарк погулять. Там нас застал дождь, мы спрятались под деревом и вдруг просто ошалели от свежей молодой душистой зелени. У нас обоих было ощущение, что такой красоты мы не видели никогда. После того, как мы бросили курить, перестали пить кофе и крепкий чай, у нас обострилось обоняние, зрение, появились новые вкусовые ощущения. “Какой вкусный творожок!” – балдели мы оба. Это было буквально наше второе рождение.

– В результате, какой сейчас у вас режим? Как питаетесь?
– Если у меня выпадает полностью свободный день, я иду в баню. Люблю попариться, с веничком, искупаться потом в холодном бассейне. Просто в бассейн хожу регулярно. После спектакля я всегда очень голодная, ужинаю. Много пью фруктового или зеленого чая. Мы с Джоном любим молодую телятинку пожарить с кровью, мне почему-то такое мясо придает сил, а если еще и бокал хорошего вина к мясу, то совсем здорово. Много едим салатов, любим цветную капусту, фрукты.

– Вам приходится в чем-то себя ограничивать, чтобы не поправиться, или вам полнота не грозит?
– Когда я окончила школу, мой рост был 178 сантиметров и вес 65 килограммов. Такой я осталась по сей день. Бывают отклонения в весе два-три килограмма, тогда я сижу на минеральной воде. В принципе, мы едим все, избегаем лишь сливочного масла или жирного мяса. А иногда можем зайти в пиццерию или в Макдоналдс и съесть там пиццу или картофель фри, но это исключение, а не норма. Все-таки стараешься за собой следить, потому что понимаешь, как это важно. Ем я, как правило, два раза в день, причем завтрак мой, если я никуда не спешу, растягивается во времени. Утром у меня под подушкой обязательно лежит яблоко. Потом я иду в душ и после душа выпиваю минеральной воды. Потом похожу немного и съедаю йогурт. Во время репетиции, днем, не ем и ужинаю после спектакля.

– Какое блюдо вы любите готовить себе больше всего?
– Фруктовый коктейль. Он готовится в блендере. Я всем рекомендую блендер – это необходимая на кухне вещь. Берется апельсиновый сок, пара очищенных бананов, долька лимона, ложка меда, немного минералки – Джон любит с газом – и все это взбалтывается в блендере. Получается густая фруктовая масса. Очень вкусно. Можно варьировать различные другие фрукты, а можно сделать молочный коктейль. Молоко, фрукты, мед. Отличный завтрак.

– Оксана, известно, что нет предела совершенству, и в то же время ясно, что совершенства тоже нет. Даже признанные красавицы имели какие-то, досаждавшие им недостатки во внешности или фигуре, которые они искусно камуфлировали одеждой, косметикой, а то и вовсе прибегали к помощи пластического хирурга. Какие у вас есть проблемы по этому поводу?
– Я придерживаюсь точки зрения своей мамы, которая совершенство видит в естественности. Это, мне кажется, единственно верный путь. Посмотрите, как естественна Анни Жирардо, как были естественны Анна Маньяни или Эдит Пиаф. Разве кто-нибудь сомневается в их совершенстве?

Наталия КОРНЕЕВА